Ишмаэль, одетый в одну из Сэмовых маек – такую длинную, что она доходила ему до середины бедер, – сидел на краю кровати в гостевой спальне, руки на коленках, глаза опущены в пол. Мы собрали столько его одежды, сколько смогли унести; сейчас она вся, включая его пижаму, лежала в стиральной машине. Мы взяли и какие-то его игрушки, а также его фотографию с матерью, которую я поставил на тумбочку возле кровати.

– Извини, что мы не нашли тебе ничего лучше для сна, – сказал я. – Твои вещи в стирке. Завтра сможешь надеть что-то свое.

Он ничего не сказал.

– Иши, извини, что обидел тебя. Я расстроен из-за твоей матери.

Он не поднял лицо и не посмотрел на меня.

– Иши, я же сказал, извини.

Когда он поднял руку, чтобы вытереть глаза, я увидел, как его плечи вздрогнули.

– Все хорошо, – сказал я, сев рядом с ним.

По его носу соскользнула слезинка.

– Эй, – сказал я. Положил руку ему на спину и начал кругами ее потирать.

Он открыл рот и издал какой-то странный, сдавленный стон.

– Почитать тебе? – спросил я, почувствовав, что должен что-то сказать.

Он не ответил.

То была тупая идея. Ему было семь, и он вырос из сказок на ночь. Или не вырос? Я попытался вспомнить, до какого возраста мама читала мне перед сном. Но вспомнил только, что был готов слушать ее бесконечно, вечер за вечером, даже если это была одна и та же история. Но сколько мне было лет? И какая книжка могла бы заинтересовать семилетнего мальчика?

– Ты в порядке? – спросил я.

Он вытер глаза. Из носа у него текло, и я принес из ванной салфетки. Потом встал возле кровати, глядя, как он вытирает нос. Он так и не лег. Он просто сидел, уставившись в пол, и по-прежнему всхлипывал – так тихо, что со стороны было не догадаться, что он еще плачет.

– Посидеть с тобой, пока ты не заснешь? – спросил я.

Он не ответил.

– Может, заберешься под одеяло?

Если он и услышал меня, то не подал виду. На лице у него застыло потерянное – до отчаянного – выражение. Хлюпая носом, он обхватил свою щуплую грудь.

Я опять сел на кровать.

– Ты как, готов лечь? Ты хочешь спать? Тебе что-нибудь принести?

Ноль реакции. Он не отрывал глаз от пола.

– Давай, – сказал я. – Ложись спать.

Он молча забрался под одеяло и повернулся ко мне спиной. По тому, как подрагивали его плечи, я понял, что он снова заплакал.

– Посидеть с тобой, пока ты не заснешь? – повторил я.

Он не ответил.

– Я останусь с тобой, – пообещал я. – И все будет хорошо.

Это, конечно, была не совсем правда. Даже не на одном футбольном поле с правдой. Но я поглаживал его спину и давал обещания, которые было невозможно сдержать. Когда я было подумал, что он заснул, он внезапно повернулся и посмотрел на меня.

– Куда она ушла, дядя Хен?

– Я не знаю, – признался я.

– Она не бросит меня!

В последний раз я видел Сару на Рождество. И был шокирован тем, как она изменилась. Так уж действует мет. Твое лицо словно начинает разваливаться. Она до ужаса исхудала и просто источала болезненность. Все время, что мы там пробыли, она курила одну за другой и смотрела на мир остекленевшим взглядом. Было ясно, что она давно перестала нормально питаться. Во время нашего визита она была в достаточно приподнятом настроении, но я не понял, от радости видеть меня или просто из-за того, что находилась под кайфом.

– Я сказал ей, я буду хорошим мальчиком. Я сказал, что буду лучшее́. Я попросил у нее прощения!

– За что?

– Я не хотелся разбивать окно в ванной! Я попросил у нее прощения!

– Уверен, ты не нарочно.

– Я сказал, что буду лучшее́, но она сказала, что я плохой ниггер. Я сказал, честное слово, мамочка, вот увидишь. Я его починю.

– Все хорошо. Бывает. Ты не специально.

– Я так и сказал.

– Тише.

– Я обещался, что буду хорошим, что буду лучшее́, что никогда больше не разозлю ее. Я сказал ей, что все починю, дядя Хен. Я сказал ей! Я попросил у нее прощения за окно.

– Все хорошо.

– Почему она ушла?

– Я не знаю.

– Я сказал ей, что она красивая.

– Ш-ш.

– Я сказал ей… я сказал, я не глупый ниггер, мама. Я буду лучшее́, мама.

– Ш-ш.

– Я сказал ей! Я буду лучшее́.

Его раздирали мучительные рыдания.

Я смотрел на него, чувствуя себя выбитым из колеи и беспомощным.

Глава 15

Нижнее белье

В спальне, которую мы делили с Сэмом, я разделся, выключил свет и забрался в кровать.

– Спишь в трусишках? – спросил Сэм, устраиваясь у меня под боком. – И как мне теперь играться с твоей свистулькой?

– Подумать только… и ведь тебе тридцать лет.

– Что плохого в играх с твоей свистулькой?

– У него могут быть проблемы со сном, – сказал я.

– Проблемы?

– Он может испугаться или еще что.

– И тебе пришлось лечь в нижнем белье, потому что…

– Он может зайти сюда. Ему может стать одиноко или же…

– Ты серьезно?

– Сэм, он ребенок.

– То есть мне нельзя спать со своим мужчиной голым, потому что в доме ребенок? Он же не смотрит. Да и нет у нас ничего такого, чего он не видел. В человеческом теле нет ничего постыдного, Хен.

– Ну и что.

– Весь Бенд давно знает, что мы с тобой трахаемся. Это не новость дня.

– Тебе обязательно называть это словом «трахаться»?

– Занимаемся любовью. Так лучше?

– Может, для тебя это и есть просто трах.

– Что ж ты за угрюмая сучка такая.

– Ну заплачь еще.

– И заплáчу, а после оттрахаю тебя до потери сознания. Хен, у меня был тяжелый день. Мне нужно хоть что-нибудь.

Он отвернул край одеяла и, наклонившись, начал целовать мою грудь.

– Оставь меня в покое, – сказал я.

– Ну ладно тебе, – сказал он. – Ты же знаешь, это помогает мне расслабиться.

– Я не в настроении.

– Не в настроении?

– Он может зайти…

– То есть, вот значит как? Появляется ребенок, и внезапно интерес ко мне испаряется? Он уже спит. Хен, ну давай. После такого дня мне очень, очень нужно оказать скорую сексуальную помощь. Мне нужно заняться любовью со своим парнем.

– Сэм, отвали.

– Обожаю, когда ты грубишь мне в постели.

– Он перепугается, когда поймет, что мы с тобой спим. Если он зайдет, а мы будем трахаться…

– Но я хочу секса и хочу тебя. Что в этом плохого? И ты меня тоже хочешь. Я же знаю, что твоя маленькая свистулька любит меня.

– Любит, – согласился я, – и она не маленькая. Но прямо сейчас мы слегка озабочены.

Он откинул одеяло еще дальше, потом подцепил большим пальцем резинку моих трусов и попытался стащить их вниз.

– Перестань! – приказал я.

– Мне просто нужно хоть что-нибудь…

– У тебя есть рука.

– Предлагаешь мне подрочить?

– Если иначе никак.

– Я мужчина, и у меня есть потребности.

– Я принесу тебе «клинекс».

– Как романтично.

– Переживешь.

Я повернулся к нему спиной.

– Серьезно? – сказал он. – Никакой мне сегодня любви? Ты разве не уважаешь святость брачного ложа? Ты понимаешь, что, поскольку ты мой супруг, то удовлетворять мои нужды – твой предписанный Господом долг? Что ты за муж такой?

Он свернулся калачиком у меня за спиной и, втираясь в меня своим стояком, положил руку на перед моих трусов.

– Господи, какой же ты похотливый ублюдок, – сказал я.

Глава 16

Ты утратил свой свет

– Можно сказать тебе одну вещь? – позже спросил меня Сэм.

– Какую?

– После смерти родителей ты перестал быть собой.

– Спасибо.

– Хен, это была не претензия. Ты закрылся. Отгородился от всех. Ты больше не поешь. И не пишешь песен. Не играешь на гитаре, кроме как в церкви. Мы с тобой миллион лет не устраивали джем.

– И в чем суть твоей мысли, если она вообще есть?